Гене Каминскому было около десяти лег, когда произошло его первое серьезное знакомство с драматическим искусством. В конце лета 1924 года он отправился с отцом и мамой в городской театр на драму-сказку Гауптмана "Потонувший колокол". Жил он тогда на Театральной улице в доме №29 наследников Танковых, на той же самой улице, в начале которой от угла улицы Троцкого протянулось невысокое длинное здание бывшего манежа, в котором с середины 80-х годов XIX века работал городской театр.

Нарядное с главного фасада эклектичное здание театра с голубовато-серыми большими вазами в нишах и двумя электрическими фонарями на крупных кронштейнах мальчику уже было хорошо знакомо. Но сегодня родители его вели, приодетого и возбужденного, вместе с собой на представление. Шли мимо выгоревшей коробки большого дома бывшей духовной семинарии, гнетуще стоявшей на Театральной улице, невысоких обывательских строений и белого одноэтажного "воробьевского" дома, известного тем, что в нем иногда останавливался знаменитый поэт Афанасий Фет.

Приблизились к извозчичьей стоянке, устроенной у стен театра. Здесь в тот момент стояло свыше десяти экипажей: одноконных пролеток и двуконных фаэтонов, часть которых была на дутых шинах, а часть - на литых резиновых ободах. Прошли мимо одноконных экипажей, потом проследовали у самого угла мимо пароконных. Извозчики в ожидании своей очереди молчаливо возвышались на облучках в черных картузах и поддевках, засунув кнуты в гнезда и привязав к сиденью длинные вожжи.

Обогнув конные экипажи, Каминские ступили на гранит входных ступенек театра, прошли мимо трех тяжелых дубовых широко распахнутых дверей. В небольшом кассовом зале за металлическими барьерами у окошек стояло по несколько человек, но наша троица сразу же прошла к центральному остекленному входу, где сидели контролеры, и, показав им билеты, не задерживаясь, пересекла театральное фойе. У стоек томились в безделье двое буфетчиц. Мальчик лишь мельком взглянул на витринные полки, где в трехэтажных вазах лежали свежайшие пирожные, спелые персики и гроздья винограда "дамские пальчики", высились красочные стопки коробок конфет и батареями выстроились бутылки с ситро и лимонадом, потом перебросил взгляд на ряд белых колонн.

Пройдя узким боковым коридором, Каминские вошли в третью от сцены ложу бенуара. Отец служил в губернском земельном управлении и заведовал отделом топографии и геодезии, поэтому и место в зале выбиралось в соответствии с общественным положением.

В ложе было четыре стула, и наш пострел сразу же взгромоздился на один из них у барьера, обтянутого красным плюшем, и с любопытством стал оглядывать зал, медленно наполнявшийся зрителями. В оркестровой яме уже сидели музыканты, настраивая свои инструменты. Мальчик егозил, поглядывая на светло-коричневый занавес, сработанный по рисунку Вальца, декоратора еще императорских театров, на крутые завитки вышитых черных спиралей на тяжелой ткани...

Он даже не обратил особого внимания в темном уже зале на дирижера, быстро проходившего мимо ярких электрических лампочек у пюпитров и занявшего место за пультом. Мальчик неотрывно смотрел на подрагивающий занавес и при первых звуках музыки заметил, что нарядная складчатая ткань стала медленно раздвигаться и постепенно высветилась глубокая сцена, на переднем плане которой стоял бревенчатый колодец.

Неожиданно весь зрительный зал увидел, как на краю колодезного сруба появились зеленые костистые страшные лапы , потом высунулась лохматая темно-зеленая голова водяного, громко прорычавшего "Бре-ке-ке-кекс!". Ошеломленный Геня машинально звонким голосом повторил "Брекекекекс", на что зал отреагировал веселым смехом, а отец, недовольный бесцеремонностью сына, слегка дал ему подзатыльник...

После этого детского спектакля Геннадий Александрович еще много раз бывал в городском театре, здесь в оперных постановках слышал незабываемые голоса Антонины Неждановой, Валерии Барсовой, Леонида Собинова.

Родители Гены регулярно три раза в месяц ходили в театр, и мальчик тут услышал и увидел оперы "Евгений Онегин", "Кармен", "Гугеноты", "Пиковая дама", "Аида". Особенно ему нравилась опера "Дубровский" композитора Э. Направника с замечательной арией Владимира Дубровского "О, дай мне забвенье, родная, согрей у себя на груди..."

В театре имени Щепкина мальчик уже успел пересмотреть весь репертуар детских спектаклей: "Красная шапочка", "Степка-растрспка", "Золушка", "Синяя борода" в постановке местной труппы, поэтому стал просить родителей брать его на вечерние спектакли.

В те годы на курской сцене широко были представлены пьесы А.Н. Островского "Гроза", "Лес", чеховский "Вишневый сад". В то же время здесь шли "Отелло", "Принцесса Турандот". Братья Рафаил и Роберт Адельгеймы, так много сделавшие для поднятия сценической культуры периферийных театров, блестяще выступали в зимнем театре в "Тетке Чарлея" и "Уриель Акоста". Подросток Геня Каминский увидел здесь Бориса Годунова, блестяще сыгранного Василием Качаловым в спектакле "Смерть Иоанна Грозного". Родители всегда стремились посетить такие выдающиеся спектакли.

Молодого Геннадия Каминского особенно тянуло на веселые спектакли оперетты, часто посещавшей Курск в двадцатые годы прошлого века. Тогда в городе перебывали труппы из Харькова, Свердловска, Москвы. Обычно они выступали в Бетонном театре бывшего купеческого сада или в летнем деревянном в бывшем Дворянском саду (оба находились на территории нынешнего парка имени Первого мая), а также в Летнем театре сада "Эрмитаж" (бывший сад "Ливадия").

Обычно труппы давали классику: "Сильву", "Марицу", "Веселую вдову", "Виндзорских проказниц". Очень смешил в то время курян известный опереточный комик Залетный.

Особенно популярной была оперетта "Белая моль", где явно проглядывалась симпатия к белой эмиграции. Позже спектакль был запрещен, а имя композитора сгинуло в истории, но даже через семь десятков лет Геннадий Александрович тихо напевает финальную арию из этого спектакля:

Окончен путь,
Устала грудь,
И сердцу хочется немного отдохнуть.
Ушли мечты, ушла и ты,
И нам с тобой теперь не по пути!

После этих слов на сцене раздавался громкий выстрел из поднесенного к виску револьвера, и опереточный герой бездыханный падал. Смолкала музыка, и занавес, тихо шелестя складками, закрывался. Вместо традиционного опереточного бравурного финала, где жгучая красавица обычно удачно выходила замуж за богатого принца, с того далекого теперь для нас спектакля курский зритель уходил полный печальных мыслей и со слезами на глазах. Наш Геня Каминский трижды посетил этот опереточный спектакль, теперь никому из нас неизвестный...

Владимир Степанов
Рисунки Геннадия Каминского