От редакции: Вышла в свет книга Владимира Степанова "13 исторических новелл", одну из них предлагаем в сокращении.

"Декабристы рассказывали, как по окончании каторги в Петровском Заводе и перед своей разлукой друг с другом, в предстоявшем им расселении по сибирским захолустьям, они согласились устроить прощальный обед в честь коменданта Завода, генерала Лепарского, который заслужил между ними общее уважение за свое гуманное и полное такта отношение к их горькой судьбе..."

Н.А. Белоголовый

24 июля 1826 года по улицам Курска промчался всадник, взмыленная лошадь которого подняла за собой клубы пыли, и спешился у дома губернатора. Здесь фельдъегерь узнал, где проживает отставной генерал-майор Станислав Романович Лепарский.

Вскоре военный курьер передал ему пакет из твердой бумаги, облепленный красным сургучом, - письмо от начальника главного штаба барона И.И. Дибича.

Генерал быстро пробежал глазами первые строчки письма: "Милостивый государь Станислав Романович! Государь император, полагаясь в полной мере на правоту вашего превосходительства, строгия правила чести и преданность вашу престолу, намерен вверить вам весьма важный, особенно по нынешним обстоятельствам, пост коменданта в Нерчинске, ибо государственные преступники, требующие особеннаго, строгаго и благоразумнаго надзора, большею частию будут находиться на работах в тамошних рудниках, - место, представляющее вам случай обратить на себя особенное внимание государя императора...".

Лепарский взволнованно продолжал читать лестный текст, где весьма и весьма приближенный к царю Дибич сообщал ему о высокой зарплате в случае согласия поехать в Сибирь: 8000 рублей жалованья плюс 12000 рублей на столовые расходы в год...

Совсем недавно, в марте, Станислав Романович окончательно сдал другому командиру свой Северский конно-егерский полк, в котором прошла большая часть его долгой военной карьеры, и, получив "под занавес" звание генерал-майора, поселился в Курске. И вот, нате вам, царь вспомнил... Он хорошо знал Лепарского с тех пор, когда, будучи великим князем, состоял шефом Северского полка. Часто переписывался со Станиславом Романовичем. Останавливался у него на квартире каждый раз, когда делал смотр или инспекцию войску.

Всего через полгода после своего воцарения Николай I, потрясенный событием 14 декабря 1825 года, утвердил устав по заключению и содержанию участников декабрьского восстания. Определил и место заключения государственных преступников - серебряный рудник в Акатуе. В этом медвежьем углу должен был быть построен острог, в котором содержались бы преступники. Отсюда они бы спускались ежедневно в шахту на подземные работы. А до той поры, пока острог построят, комитет решил заключенных держать в Чите.

В своем письме Дибич призывал Лепарского в далекой Сибири охранять врагов империи. Но подсказал имя коменданта по охране ссыльных членам комитета, конечно, сам царь.

Станиславу Романовичу жить в Курске нравилось - он в то время входил в элитную часть российских городов, а по численности населения занимал в империи завидное место. Нерчинск же в глубине Сибири страшил Лепарского своей отдаленностью, но царское внимание льстило старику. Да и на подъем вояка был легок, потому что не имел семьи. В тот же день фельдъегерь помчался в Санкт-Петербург с положительным ответом Лепарского, в котором он, благодаря императора за оказанное доверие, дал твердое согласие на переезд, прося у Николая I "по случаю удаления моего из здешнего края" отпуск и кроме путевых издержек еще 25000 рублей для уплаты долгов и устроения своих дел.

Вскоре большая тяжелая карета увозила из города внешне угрюмого старого воина, еще при Кагуле служившего ординарцем у знаменитого Румянцева. Долгая военная служба сделала его малообщительным и неразговорчивым, он был придирчив и даже прослыл ворчуном.

Лепарский прощально бросил хмурый взгляд на зеленые холмы города, на высокие главки курских церквей, к которым, собственно, еще не привык, но в душе у него в этот момент был вихрь скрытых чувств: он покидал родную Европу, в которой протекла вся его жизнь (ему исполнилось семьдесят), и ехал в Сибирь, где однажды скоротечно уже побывал, когда в молодые годы отвозил туда польских конфедератов, будучи сам поляком, он исполнил ответственное поручение столь успешно, что его имя с того времени стало известно всей армии...

В Москве Лепарский был представлен царю. И хотя часовая аудиенция происходила во время одевания императора, очевидцы отметили растроганный вид генерала, покинувшего государевы покои. Лепарский так никогда никому не рассказал, о чем с царем был у него разговор.

Снабженный самыми строгими предписаниями от царского комитета, Лепараский прибыл в Читу, чтобы провести все подготовительные работы для приема декабристов. Первых из них - братьев Муравьевых, Фонвизина, Басаргина, Анненкова, Абрамова, Вольфа - поместили в низком строении, сыром и темном, и содержали очень строго. Только весной их стали выводить на воздух, и они выполняли земляные работы. В то время ремонтировали малый и приступили к постройке большого каземата. На генерала свалилась куча забот...

В мае 1828 года несколько каторжан, руководимых декабристом Сухиновым, решили произвести набег на Зарентуйский рудник в Нерчинском округе, чтобы захватить казну, ружья, порох и, овладев тюрьмой, выпустить каторжан и ссыльных и вместе с местными жителями пробиться в Читу для освобождения декабристов.

Заговор был раскрыт случайно благодаря предательству одного из членов группы Сухинова. Последовал военно-уголовный суд. Шестерых из заговорщиков приговорили к расстрелу. 13 августа 1828 года Николай I своим указом повелел генерал-майору Лепарскому привести приговор в исполнение. Скрепя сердце Лепарский отправился в Нерчинск.

За два дня до исполнения приговора Сухинов, бывший унтер-офицер Московского полка, повесился в камере. Пятеро были расстреляны, тринадцать человек наказаны плетьми. По возвращении в Читу Лепарский долго чувствовал себя в неловком положении перед ссыльными декабристами, особенно под взглядами их жен, которые искренно считали его палачом.

И все же, как мог, комендант облегчал судьбу заключенных. Через его руки проходили письма к ссыльным, которые он был обязан читать. Самим же декабристам писать письма было категорически запрещено. Но они нашли лазейку. Каждая жена декабриста, проживавшая на каторге, была негласно прикреплена к нескольким заключенным, и переданные от них черновые письма они начисто переписывали, как будто от себя, присовокупив в начале письма: "Такой-то просит меня сообщить вам то-то".

Эту важную для декабристов операцию самоотверженные женщины выполняли очень ответственно. Одна княгиня Трубецкая переписывала и отправляла Лепарскому еженедельно более десяти писем. Коменданту приходилось прочитывать пришедшие или отправляемые письма в количестве до сотни. Хотя все жены декабристов дали расписку в том, что кроме Лепарского они ни с кем не будут в переписке, благородный генерал четко видел, что информация о жизни ссыльных постоянно утекает с каторги, и очень опасался, как бы третье отделение в Иркутске что-либо не сообщило об этом в столицу.

Однажды комендант собрал всех декабристов вместе и прочел им официальную бумагу, в которой сообщалось, что Николай I согласно его просьбе позволил ему снять кандалы с тех государственных преступников, которых он найдет достойными. Декабрист И.Д. Якушкин так описал этот драматический момент: "Лепарский сказал нам, что, находя всех нас достойными монаршей милости, он велит со всех нас снять оковы. Затем последовало глубокое молчание; послышалось только несколько голосов славян, просивших, чтобы с них не снимали оков. Комендант не обратил на это внимания и приказал присутствовавшему караульному офицеру снять со всех железа, пересчитать их и принести к нему".

Суровой была жизнь в Акатуе. Тогда Лепарский съездил в поселок Петровский Завод и нашел это место более подходящим для постройки там для заключенных полуказармы. Генералу понравилось, что поселок окружен невысокими горами и лесами, создавшими свой особый микроклимат в столь суровом краю. Благодаря этому преимуществу, здесь населения было больше, чем в других местах. Эго давало возможность быстрее и лучше организовать хозяйство для содержания значительного количества людей.

Тогда в Петровском Заводе проживало около трех тысяч человек, в том числе 483 ссыльных. В небогатом поселке было 368 деревянных домов, из которых 14 - казенные.

Таким образом, центром комендантского управления и сборным пунктом для декабристов стал Петровский Завод (нынешний Петровск-Забайкальский). В 1830 году особая казарма для декабристов была построена. В связи с переездом всех заклю-ченных в Петровский Завод началась переписка с Санкт-Петербургом. Как отправлять их: на повозках или пешком? Наконец из столицы пришел ответ: пешком...

И вот партии добрались до Петровского Завода - небогатого поселка, местное население которого работало на небольшом металлургическом производстве. Сразу же декабристов определили в казематы новой полуказармы. Почти в квадратном помещении в одном углу находилась печь, топившаяся из коридора, а в другом стояла койка. Наружное окно отсутствовало, и в помещение пробивался только слабый свет через небольшое с толстой железной решеткой окошко над казематной дверью, ведущей в коридор.

На следующий день генерал стал делать обход казематов. Безусловно, он хорошо знал, что полуказарма строилась по указанию высших властей без наружных окон. Но, найдя казематы темными, он решил срочно просить Петербург прорубить окна в камеры, мотивируя это тем, что заключенные не выдержат длительного пребывания в темницах и могут сойти с ума. В апреле 1831 года из столицы пришло разрешение прорубить в каждом каземате небольшое окно на высоте двух с половиной аршин с тем, чтобы человек среднего роста мог в него видеть небо.

1 января 1833 года Лепарскому было присвоено звание генерал-лейтенанта.

Нередко генерал посещал тюремное здание, делая обходы казематов, но никогда не входил в помещение, не постучав в дверь и не спросив: "Можно ли войти?". Бросив взгляд на стол, где стояла чернильница, он обычно улыбался и говорил: "Я этого не вижу". Все просьбы декабристов старался пунктуально выполнять...

30 мая 1837 года в первом часу дня Лепарского сразил удар, а через двадцать суток 84-летний генерал тихо скончался. Похоронен он в ограде местной церкви святых Петра и Павла.